Сергей Минцлов - Приключения студентов [Том I]
— Бедны у вас, в Баварии, герцоги! — отозвался Луиджи. — Ну да ничего, сойдет!
Трактирщик ушел, а Марк и Луиджи подошли к окну.
Гостиница тремя этажами выходила на площадь. На опустелом просторе ее несколько человек сгребали в кучи мусор. Жизнь сосредоточилась у домов; обыватели вынесли даже столики и благодушествовали под открытым небом. Казалось, пестрое ожерелье из живых людей шевелилось кругом площади; окна стояли распахнутыми, в них редко показывался кто–либо — все находились внизу.
— Видишь, как занятно? Тут и без работы можно заработать! — сказал Луиджи. — Ну, устраивайтесь, а у меня дел — до сих пор! — он чиркнул себя пальцем по виску и исчез из комнаты.
Долго, пока совсем не стемнело, сидел Марк у открытого окна, смотрел на город и перемолвливался с Яном. Беседа их приняла задушевный характер и Марк, не привыкший таить в себе что–либо и мучившийся вынужденной ложью, открыл Яну тайну своего путешествия.
Тот выслушал его исповедь.
— Что ж, мы тебе поможем!.. — сказал он и Марк почувствовал, что на слова этого человека действительно можно положиться. — Надо и Луиджи сказать, — он очень пригодится!
ГЛАВА XI
Ночью певучие звуки трубы ворвались в каморку и разбудили обоих. Марк соскочил с постели и бросился к окну.
С темной сини неба прямо на него глядел полный месяц. Шпили и башни собора и высокие крыши домов, имевшие вид шатров, испускали сияние; в углах всюду прятались черные тени.
Звуки лились с башни собора. Словно серебро билось о каждую пядь стены… играли «Ave Maria».
Через несколько минут все стихло… ничто не шелохнулось кругом… город казался оцепеневшим в волшебном сне; ни единой души не показывалось и за слюдой окон.
Прошло еще немного времени и на площади засветились две красные фигуры. В руках у них блестело по длинной фанфаре. Шаги четко раздавались по камням среди мертвой тишины… неведомые люди скрылись в одной из улиц.
Что это было за виденье, Марк и Ян узнали только утром: тридцать лет тому назад умер богатый горожанин и завещал некоторую сумму на то, чтобы до тех пор, пока будет стоять город, каждую полночь двое трубачей играли на колокольне во славу Божию «Ave Maria».
Утром Марк отправился к обедне в собор. Изо всех улиц туда же тянулись вереницы горожан; священники и причетники в коротких белых кружевных одеяниях, сквозь которые краснели длинные сутаны, с почетом встречали у паперти какого–то важного, рыжеусого, толстого рыцаря, си- девшого на сером в яблоках коне; лиловая мантия рыцаря свешивалась почти до земли, с синего берета на спину спадало несколько белых и алых страусовых перьев; на красных башмаках сверкали драгоценные камни пряжек и такие громадные шпоры, что ими можно было пропороть брюхо коня до самых внутренностей.
Рыцаря окружала большая свита из богато и ярко одетых всадников.
Как только он остановился у ступеней паперти, все духовенство склонило головы, сложило на груди руки и двинулось к нему. К изумлению Марка, рыцарь поднял грузную, всю залитую перстнями руку и благословил преклонившихся священников, затем толпу мирян и, поддерживаемый десятком людей, слез с седла, отделанного серебром.
Это был епископ.
Вслед за его свитой в собор проник и Марк. Прислонясь у одной из колонн, он прослушал всю мессу, но, несмотря на большой и недурной хор, молитвенного настроения у Марка не являлось: после церковки их скромного монастыря и однообразных и темных одежд братии он был ослеплен роскошью зрелища, яркостью и богатством красок. Собор казался садом, наполненным ожившими необычайными цветами. Еще более удивило Марка то, что когда у алтаря с епископа сняли мантию, под нею оказалась не ряса, а синяя бархатная куртка с золотым шитьем и белые обтяжные штаны из лосины.
Причетники накинули на епископа кружевное короткое облачение и, когда раскрывали и держали перед ним евангелие, он делал вид, что читал его про себя. Левая рука его лежала на рукоятке меча, другая крутила рыжий ус, затем он отходил, гремя шпорами на весь собор, и разваливался в резном кресле с высокою спинкой.
По окончании службы Марк вернулся в свою гостиницу.
Луиджи и Ян беседовали в это время между собою. Ян чувствовал себя много крепче и поведал итальянцу прошлое Марка и его задачу.
— Так он в монастыре рос?.. — глубокомысленно отозвался Луиджи. — То–то он такой чудной! Ну, да мы его просветим! Эх, меня в погребке не было, я бы им отвалял диспут!
Он захохотал и блеснул белыми зубами.
В это время появился Марк.
— Все мне рассказано! — заявил Луиджи. — Краски твои найдем, будь покоен; я тебе ручаюсь!
— Смотри, не проговорись никому! — сказал Марк.
— Я?! — воскликнул Луиджи и ткнул себя пальцем в грудь: они были у него необыкновенно длинные. — Я могила, а не человек! А что от меня не потаились, хорошо сделали — теперь зорко буду посматривать, где надо! От меня ничто не скроется! Пиза, Флоренция, Рим, Неаполь — вот куда надо нам идти! Ну-с, а теперь решим, что мы будем делать дорогой? Ведь ни чеканить, ни книг писать в пути не станете? Сколько денег у вас?
Ян отрицательно качнул головой. Марк развязал свой кошелек. Луиджи заглянул в него и сделал гримасу.
— На это и полпути не сделаем! — заявил он. — В немецких Альпах трудно придется… дальше у нас сплошное блаженство пойдет!.. Чья это лютня из мешка торчит?
— Моя, — отозвался Марк.
— Играешь на ней? И голос есть?
— Есть…
— А ты?.. — Луиджи повернулся к Яну.
— Пою немного! — ответил тот.
— Вот и славно!.. — воскликнул Луиджи. — Вот вам и пропитание готово в дороге.
— А ты будешь лечить? — спросил Ян.
Луиджи засмеялся.
— Там увидим!.. — загадочно ответил. — Нас везде с почетом примут, только смотрите, сами дураками не будьте!.. Ах, братцы, и страна же наша Италия! Чего только в ней нет: женщины какие, вино… не чета здешней бурде, — пиву!
Луиджи с увлечением пустился посвящать приятелей в итальянские дела и порядки. Выступление в дальнейший путь он назначил через три дня.
***В полночь опять разбудили их звуки труб, снова, отсвечивая красным, прошли по безмолвной площади двое людей; отливавшие опалом слюдяные глаза домов были закрыты.
Путь предстоял далекий и накануне отъезда все трое приятелей отслушали в таинственных сумерках собора мессу. Яна довели под руки. Особенно горячо молился и падал крестом на землю Луиджи. Затем по очереди начали подходить на исповедь к толстому священнику. Тот сидел в кресле в нише одной из стен: будки с густой решеткой стали устраиваться позднее. Синий свет из окна падал на шапку с шариком священника и он казался изваянием из светящегося мрамора.
